Не Шопен: мелодия прощания и встречи

Грандиозный писатель и драматург Леонид Зорин, который недавно ушел от нас навсегда, написал пьесы, которые ценятся всеми. Режиссерами, зрителями, критиками. Не революционизируя, по сути, природу, тематику драматургии, он снискал любовь. А что есть в мире важнее, чем эта непостижимая, мерцающая, живительная субстанция? Дмитрий Быков, которого я очнь ценю и считаю феноменальным явлением, назвал Зорина интеллектуалом, но при этом «скептическим». Зорину удалось провести свой творческий корабль между рифами — и время не смикшировало добрую, лиричную, затейливую и в то же время очень понятную вязь его сюжетов¸вневременное обаяние его героев. Свежесть атмосферы… Моя любимая пьеса от Леонида Зорина — «Варшавская мелодия». Хотя у него много хорощего – «Царская охота», «Покровские ворота», «Римская комедия», «Пропавший сюжет». А еще качественная проза, переводы. Вспоминая драматурга, размышляя о негасимой популярности именно «Варшавской… », написанной для дуэта актеров-солистов, я посмотрела довольно новый спектакль «Варшавская мелодия» в театре на Малой Бронной. Разумеется – в записи, теперь это, как вы понимаете, единственный способ не уйти в пещеру, не отключиться от искусства и культуры. Режиссер –Сергей Голомазов, сценограф – Вера Никольская. В спектакле заняты модные российские актеры Юлия Пересильд и Даниил Страхов.

…Он и она знакомятся на концерте в консерватории. Гелена –будущая камерная певица, она из «братской Польши», учится в Московской консерватории. Виктор – прошедший войну будущий технолог по производству вин. Они слушают музыку Шопена. Оба очень глубоко захвачены этой великой и прекрасной стихией. С музыки, со снежного, «пушистого декаря», как говорит автор за кадром, всме начинается. Любовь, драма, грусть.

Беда Даниила Страхова, что он от начала и до конца истории очень искусственный. Неорганичный. Манера, стилистика сериалов в этом тонком, камерном — точь- в -точь воздух, пропитанный Шопеном! – материале, совершенно чужеродна. Он будто рассчитывает на крупные планы. Останавливает мгновение надолго –и это выглядит фальшиво. Если в первом эпизоде, когда его герою все кажется возможным, когда юная любовь окрашивает мир в тона красивые, яркие, живые, актер хоть как-то держит эмоциональный камертон, то во втором и третьем (приезд Виктора в Польшу и приезд Гелены в Москву) он просто не знает, что чувствовать и что делать.

Гелена как ее понимает и нам преподносит Пересильд, умна, в меру язвительна, горделива. Она гораздо реалистичнее, рациональнее Виктора. Но ее воспомининия, к примеру, эпизод со спасенными евреями во время войны, выглядят беспомощными, аморфными. Постановление, принятое в СССР в 1947, запрещающее браки с иностранцами, она принимает, как грубую реальность, но принимает. Будто возвращается на землю из полета, выходит из замка. Снимает хрустальные башмачки ( тут очень символично выглядит новогодний подарок Виктора – туфельки, на которые он заработал, разгружая вагоны)…

Он еще пытается (весьма неуклюже, натужно) верить и надеяться, витать в облаках, кричать о том, что нет преград, что они все объяснят, преодолеют, но все уже ясно. Не по пьесе – по спектаклю, который нам показывает режиссер. Они станут обычными обывателями, сияние уйдет. И в этом трагедия. Проходит все. Почти всегда и почти у всех. Или- нет? Через десять лет Виктор приедет в Варшаву – и от прежнего воздушного замка уже останется только милая, приятная память. Да и она весьма относительна. И он побоится поехать с ней в ночь, на остров прошлого, сбежать, умчаться хотя бы на короткий обвал реальности, на звездный час. струсит. Вернее- ехать и бежать некуда. Мосты сожжены, все прошло. А потом уже она, в Москве, на гастролях, будет ужасающе долго¸ тоскливо, раздражающе подробно, глядя в зеркало, гримироваться, и ворчать, и жаловаться. На все. На всех. И станет неуютно и холодно от ее брюзжания, и этих обывательских сетований, что она какая-то «музыкальная машина»,что ее эксплуатируют. Она не взглянет на него. Ни разу. И никакая ниточка не протянется. И Виктор уйдет с глуповатой, беспомощной улыбкой.И станет за них немного стыдно. И жалко. Юлия Пересильд играет Гелену агрессивно и сверхсерьезно в начале, и очень формально в конце. Здесь она просто падает с романтического пьедестала, который, как мне кажется, выстроил для нее драматург. Она высокомерна, цинична, бесчувственна. И в тот момент, когда в финале спектакля Виктор – Страхов садится в кресло в зале, будто слушает концерт Гелены вместе с публикой, он и она окончательно досказывают, заверщают свою историю. Ничего не осталось. Все было иллюзией, навеянной послевоенной атмосферой (действие начинается в 1946 году), музыкой, желанием забыть, перелистать горькие страницы их прежних жизней. Время – как море – смыло картину, нарисованную на песке. Унесло те драгоценные снежинки, тот тополичный пух. Ту жизнь, которая была похожа на ноктюрн Шопена…Вероятно, трактовка — штука очень индивидуальная. И еще это вопрос границ личной свободы, вкуса и профессиональных притязаний. Можно расставлять акценты на тысячу ладов. Применять любые инструменты. Вариаций море. Пьеса хороша и будет жить долго-долго.Как мы уже поняли, наблюдая море ее современных интерпретаций. Главное –чтобы возникло нечто убедительное. Если главная мысль произведения в том, что все проходит безвозвратно, то зачем было ставить Зорина? Почему так хотелось его поставить? Меня режиссер и актеры этой работой не убедили. И дело не в том, что помнится ( тоже можно увидеть в записи!) первая исполнительница Юлия Борисова, страстная, завораживающая, или умница, блистательная Адиса Фрейндлих. Удача режиссера и актеров открывает своим ключом еще одну дверь. Новую. . Думаю, когда эпидемия уйдет, и критики, исследователи будут писать о театре ХХI века свои труды, они скажут свое слово и о театре «смутного» времени, о театре на переломе. И работа Сергея Голомазова, в общем, тоже из этого контекста. Вы приглашены посмотреть спектакль – и составить свое мнение. Время сейчас есть – не теряйте его, смотрите спектакли, не лишайте себя искусства.

P.S. В израильском театре «Маленький» ( художественный руководитель Михаил Теплицкий) готов спектакль «Варшавская мелодия». Сразу после окончания эпидемии мы его увидим. И сможем поделиться мнениями и взглядами. Всем вам, всем нам – здоровья и сил. Искусства- океан!

Фонари над дорожками – как лиловые гроздья горящей сирени. Но сирени здесь нет. Нет совсем. А людям всегда хочется того, чего нет. Чужую судьбу. Чужой цветок. Я буду всегда помнить этот вечер. Фонари. Всплывший в воздухе фантомный аромат сирени. И то, чего на самом деле не было.
…Закат был долгим, жарким, солнце плавилось в сиреневой слюде. Облака над морем выводили узоры – будто кто-то властный и невидимый широкой кистью рисовал на прозрачном драгоценном фарфоре неба. Ника читала. Тепло, покой и алые сполохи заката качали ее, как в
лодке. Бордовые и белые цветы казались закутанными в пестрые шали ворожеями. Безумным пенсне катился среди пронзительной зелени и алой цветочной
пены велосипед.
Ника смотрит на закат. Долго. Безотрывно. Будто видит впервые. Или в последний раз. Женщина в серебристой шали тихо и легко опустилась на скамью, спросила утвердительно «можно», закинув ногу на ногу, внимательно посмотрела на носок своей модной туфельки. Ника охотно ответила «можно, разумеется», рассеянно скользнула взглядом по сумке, и прохладной
скользкой жемчужине сережки. И по светлому лицу. Женщина была значительна, таких сразу выхватываешь взглядом из любой вереницы людей. Ее возраст было трудно определить, да Ника и никогда не умела это делать. Женщина смотрела вдаль. Ника сказала самое банальное и явное:
— Красиво.
Женщина молчала. Свет заката скользил по ее щеке. Ника перевернула страницу. Книга лежала на скамейке, алый корешек лаково блестел, будто посылал привет алости неба.
Ника ответила самой себе:
— Одного такого заката хватит, чтобы год вспоминать.
Женщина не пошевелилась. Когда время, обычно отпускаемое для
ответов в стиле хорошего тона ушло, она сказала:
— Вы живете здесь. Вы отсюда.
Ника подхватила: да, я просто редко хожу к морю, суета, недосуг, все какие-то дела…
Женщина не двигалась.
Ника сидела на этой скамейке давно, солнце нагрело плечи. Свет был ровным, всесильным, а Ника казалась самой себе крошкой, затерянной в алом просторе.
Соседка сказала тихо:
-Я когда-то тоже здесь жила. Приходила на эту набережную. Смотрела на закат. Читала.
Ника проявила заинтересованность:
-И давно уехали?
— Уехала? Да, знаете, можно сказать и так. Здесь меня нет.
— Здесь был ваш дом, родные?
— Здесь было много всего.
— А теперь…там, где вы сейчас живете…Я хочу сказать, там, куда вы уехали…
— Что?
-Там красиво?
Когда люди задают такие вопросы, им, по сути, нельзя надеяться на полный ответ.
Незнакомка сказала тихо и твердо:
— Красиво – это еще не все.
-Но это важно! Красота – это чудо! Мир без красоты беден и скучен.
— Возможно. Хотя мне уже это не очень интересно.
Ника немного помолчала.
Потом спросила снова:
— Это далеко?
— Что?
-То место, где некрасиво.
-Ну, таких мест множество.
Они там, где глупо, и там , где зависть. И еще – где скучно.
Ника кивнула: ей было приятно, что такая интересная, нарядная женщина с ней беседует.
Ника сделала еще шаг ( обычно она не
очень легко вступала в беседы с первыми встречными, но сияние мира в этот вечер ее вдохновило).
— А сейчас вы приехали отдыхать, расслабиться после напряженной работы, увидеть родных?
Красивая женщина усмехнулась, одними губами, глаза были серьезны. – Можно и так сказать…У меня не очень много времени. Я хочу вам сказать что-то важное.
Ника от удивления захлопнула книгу. –Важное?
На гадалку, каких много в любой стране и на любом отрезке времени, она не была похожа.
Женщина излучала загадку. Но Нике было интересно, откуда она, что делает здесь, в этом морском городе, кого оставила вдалеке.
Ника спросила бодрым голосом:
— Сверху смотрело небо. Черный бархат, наскоро сколотый мелкими бриллиантами звезд, rfr как платье, у которого еще нет хозяйки.

Инна Шейхатович

Дата: 9 апрель